 |
Мы о звездах, и звезды о себе |
|
        |
||
|
«Гарики» между схватками. Игорь Губерман. Он работал инженером, писал сценарии, коллекционировал живопись. По обвинению в незаконной перепродаже икон был приговорен к пяти годам заключения. Отсидел по уголовной статье. Эмигрировал из России в Израиль. Перенес онкологическое заболевание, с которым боролся медицинскими и поэтическими средствами и – победил! – Игорь Миронович, недавно увидела свет ваша новая книга «Шестой иерусалимский дневник». В каком настроении вы ее писали? – Я болел и решил, что лучший способ бороться с болезнью это поиздеваться над ней, и самим собой в стишках. Так появились новые «гарики», правда, не только веселые, но и жалостливые. Например, такой: *** *** А еще в книгу вошла автобиографическая проза, в которой я рассказываю о своем путешествии по замечательному маршруту от Архангельска до Магадана. Для бывшего советского человека поехать в Магадан по собственной воле и с обратным билетом – это большое счастье. – Вы много ездите по России со своими выступлениями. Какой вам видится наша страна? – Я работаю как девушка по вызову. Куда зовут, туда и приезжаю. И вижу, что во всех городах – одна и та же картина. Везде – замечательно благоустроенный центр, с магазинами, пешеходными дорогами, а чуть отъедешь на окраины – ощущение запустения. Самые красивые города – будь то Москва, Питер, Самара, Томск, Иркутск – те, где сохранилась историческая часть, где есть старинные здания, уцелевшими от советской власти. – Что вы думаете о современной российской жизни? – До 1985 года мы все жили в лагере, но этого не замечали. Лагерь был украшен лозунгами о мире, социализме и труде. Вдруг, в один прекрасный день, лагерь выстроили на утреннюю проверку, и начальник лагеря говорит: «Свобода, ребята». Люди, стоящие в строю не успели опомниться, как они видят – часовые слезают с вышек, собак отпускают, кто-то проволоку режет. Кто первым сориентируется в этих обстоятельствах? Надзиратели! И вот уже в карцере стоит типографский станок и вчерашний начальник карцера, садист, выпускает газету «На свободе с чистой совестью». Все надзиратели торгуют всем лагерным имуществом. К лагерным охранителям присоединилась блатная компания. Уголовники умеют держать нос по ветру. Это мы все знаем по куче преуспевших олигархов. Лагерная охрана тоже при деле – она работает в охранном бюро при разбогатевших людях. А кому сложнее всего, кто позднее всех опомнился? Работяги и интеллигенция. Что мы видим и по сей день. – В ваших стихах очень много обломовских мотивов, а еще у вас есть такой «гарик»: Вы по образу жизни больше – стрекоза или муравей? – Я чудовищный лентяй, и бездельник. Человек, легкомысленный и выпивающий. К тому же я склонен прославлять все эти пороки. Что касается стрекозы и муравья, то ведь муравей – это подонок. Как бы не жила стрекоза, но разве можно в морозы выгонять это насекомое из дома. Она же пела! А еще это мерзкая фраза: «Так поди же попляши». Нас учили в школе по очень плохим образцам. – О чем пишут в записках люди, которые приходят на ваши выступления? – Больше количество записок, где люди пишут, что мои легкомысленные и фривольные стишки помогли им жить. У меня есть записка от женщины, которой муж читал «гарики» в перерывах между схватками, когда она рожала, и ей было рожать гораздо легче. А записок о том, что мои стихи помогли вылечить депрессию или скрасили пребывание в больнице – дикое количество. – Каким вы видите своего читателя? – Мой читатель это то, что раньше называлось нтр, научно-технический работник. Знаю, что читают мои стишки и новые русские – они сами мне об этом рассказывают, когда я с ними водку пью. А как-то одна женщина в Екатеринбурге мне написала, что меня много читают бандиты с окраин. – Как вы относитесь к разговорам, что современный русский язык оскудевает? – Такие страхи были всегда и в 20- годы, когда появилась советская лексика, и в 50-е годы, когда появился лагерный сленг. Отдельные слова из лагерной фени укоренились, другие исчезли. Язык как океан. Это система, которая сама себя очищает. В разные годы –разные вкрапления. Сейчас чудовищное количество англицизмов. То, что нужно языку – останется, что не нужно – отомрет. – С кем вы общаетесь из коллег по литературному цеху? – У меня есть такой стишок: Люблю своих коллег. Но поймите меня правильно. К тем, с кем я общаюсь – этот стишок ни в коем случае не относится. Я обожаю, даже боготворю Игоря Иртеньева. Считаю его огромным, недооцененным поэтом. В нем смешались Зощенко и ОБЕРИУТы. Если бы у меня были деньги, я бы запер его на какой-нибудь даче, обеспечил абсолютно всем и заставил бы писать стишки. Жаль, что он растрачивает свой талант на какие-то ежеминутные вещи, когда пишет для ТВ или газет. Я очень люблю Тимура Кибирова, хотя он пишет очень длинные тексты. Боготворю Жванецкого. Дружу с Диной Рубинной. Она очень хороший писатель. – Дина Рубина, сказала, что, уехав в Израиль, она изменилась в артистическую сторону, она стала более театральной в своей поведении. А как вас изменила эмиграция? – Дина. Наверное, это с ней это произошло не из-за эмиграции, а из-за того, что она стала очень много выступать. Она ездит по миру, встречается с читателями. И эта деятельность бродячего актера ее раскрепощает. Ведь выступающий писатель должен уметь привлечь внимание публики, оправдывать гонорар. На моих глазах люди, которые начинали выступать приобретали новую мимику, жестикуляцию. Это естественный процесс. |
Игорь Губерман
|
|
|
|
||
|
|
||